Неточные совпадения
На другой день, едва позолотило
солнце верхи соломенных крыш, как уже войско, предводительствуемое Бородавкиным, вступало в слободу. Но там никого не было, кроме заштатного попа, который в эту самую минуту рассчитывал, не выгоднее ли ему перейти в раскол. Поп был
древний и скорее способный поселять уныние, нежели вливать в душу храбрость.
Но, почти помимо их сознания, их чувственность — не воображение, а простая, здоровая, инстинктивная чувственность молодых игривых самцов — зажигалась от Нечаянных встреч их рук с женскими руками и от товарищеских услужливых объятий, когда приходилось помогать барышням входить в лодку или выскакивать на берег, от нежного запаха девичьих одежд, разогретых
солнцем, от женских кокетливо-испуганных криков на реке, от зрелища женских фигур, небрежно полулежащих с наивной нескромностью в зеленой траве, вокруг самовара, от всех этих невинных вольностей, которые так обычны и неизбежны на пикниках, загородных прогулках и речных катаниях, когда в человеке, в бесконечной глубине его души, тайно пробуждается от беспечного соприкосновения с землей, травами, водой и
солнцем древний, прекрасный, свободный, но обезображенный и напуганный людьми зверь.
Тут. Я увидел: у старухиных ног — куст серебристо-горькой полыни (двор
Древнего Дома — это тот же музей, он тщательно сохранен в доисторическом виде), полынь протянула ветку на руку старухе, старуха поглаживает ветку, на коленях у ней — от
солнца желтая полоса. И на один миг: я,
солнце, старуха, полынь, желтые глаза — мы все одно, мы прочно связаны какими-то жилками, и по жилкам — одна общая, буйная, великолепная кровь…
Насчет того дела, про которое вы секретно пишете, и у нас прошли было слухи, и мы очень этому возрадовались, а сестры-старухи даже прослезились все, что
древнее благочестие не токмо не изведется, но паче
солнца воссиять должно.
Пред путешественниками вдруг с горы открылся родной город — город
древний, характерный и полный для Туберозова воспоминаний, под мгновенным напором которых старик откинулся назад и зажмурился, как от сверкания яркого
солнца.
— Зачем? — страстно заговорила Людмила. — Люблю красоту. Язычница я, грешница. Мне бы в
древних Афинах родиться. Люблю цветы, духи, яркие одежды, голое тело. Говорят, есть душа, не знаю, не видела. Да и на что она мне? Пусть умру совсем, как русалка, как тучка под
солнцем растаю. Я тело люблю, сильное, ловкое, голое, которое может наслаждаться.
Из двери белого домика, захлестнутого виноградниками, точно лодка зелеными волнами моря, выходит навстречу
солнцу древний старец Этторе Чекко, одинокий человечек, нелюдим, с длинными руками обезьяны, с голым черепом мудреца, с лицом, так измятым временем, что в его дряблых морщинах почти не видно глаз.
Немая и черная, словно окована непобедимой печалью, она что-то ищет в ночи, уводя воображение глубоко во тьму
древних верований, напоминая Изиду, [Изида (точнее Исида) — одна из самых почитаемых богинь
Древнего Египта, дочь бога
солнца Ра, сестра и жена бога Озириса, растерзанного злым богом Сетом.
Ах, скоро, скоро, кормилица России — Москва, скоро прольются по твоим осиротевшим улицам пламенные реки; святотатственная рука врагов сорвет крест с твоей соборной колокольни, разрушит стены священного Кремля, осквернит твои
древние храмы; но русские всегда возлагали надежду на господа, и ты воскреснешь, Москва, как обновленное, младое
солнце, ты снова взойдешь на небеса России; а враги твои…
Так продолжалось много столетий, и, следовательно, если бы уж признать положение Гизо, то пришлось бы идеи, управлявшие развитием
древней Руси, сравнить с негреющим
солнцем и признать бесплодными, немощными относительно общественного благосостояния.
Таким образом, одновременно справляется двое похорон: одни церковные, другие
древние старорусские, веющие той стариной, когда предки наши еще поклонялись Облаку ходячему, потом
Солнцу высокому, потом Грому Гремучему и Матери-Сырой Земле [В глубокой древности наши предки поклонялись ходячему небу или ходячему облаку — это Сварог.
То же самое было и у
древних эллинов: сначала поклонение Урану (небо), потом Кроносу (время, которое показывается ходом
солнца) и, наконец, Зевсу (грому).
И такожде изволите видеть, схимник этот, живущий уже двадцать лет во ангельском образе и житии, единым своим услаждением имеет ежедневно, перед восходом
солнца и западом сицевого [Сицевый (сицевой) — таковой.], обретаться на площадке над трапезною, которая, как глаголет предание, была в
древние времена обсервационного башнею.
С тех пор как найдена и доказана система Коперника, одно признание того, что движется не
солнце, а земля, уничтожило всю космографию
древних. Можно было, опровергнув систему, удержать старое воззрение на движения тел, но не опровергнув его, нельзя было, казалось, продолжать изучение Птоломеевых миров. Но и после открытия Коперника, Птоломеевы миры еще долго продолжали изучаться.